Сайт-специфик проект Алексея Таруца задуман как обменный пункт, где посетители могут обменять свои желания на внутреннюю валюту проекта.
[В долгах как в шелках: Несколько предварительных рассуждений]
Деньги суть долг.                                                                                                           

Древнейший текст западной онтологии – изречение Анаксимандра – если и не долговая расписка, то напоминание о ней. Вещи и существа присутствуют здесь лишь постольку, поскольку они должны, их время, время их присутствия, только и возможно в горизонте сделанного им одолжения. Долг этот притом нельзя окончательно отдать, он так же стар, как и само время, и точно так же никак не может закончиться. Деньги всегда считались атрибутом временного мира, то есть такого мира, в котором что-то всегда ещё не разрешено, не случилось, мира ожидания. Деньги и время обмениваются друг на друга, деньги связывают между собой разные моменты времени и служат зарубкой, отметиной, структурирующей поток событий.

Кажется, что долг связан с отсрочкой, а значит, должен мыслиться как несовпадение времени с самим собой, рассинхронизация. Но Вальтер Беньямин и Вернер Хамахер утверждают нечто прямо противоположное: долг воплощает одновременность и предъявляет нехватку прямо сейчас. В мифическом мире долга – в мире естественной Анаксимандровой судьбы – все вещи оказываются должны именно теперь, и тем самым как бы притягивают к себе будущее, ставят на нём отметку настоящего – и одно становится неотличимо от другого. Этот мир одновременности – мир капитализма как религии, обитель виновности (долг и вина – задолженность и грех – совпадают в одном немецком слове). Негативное, фальшивое время, в котором каждый момент задолжал другому, немедленно переходит в другой и воспроизводит эту зависимость, – а денежный расчет становится лишь иным именем для онтологической принудительности причин и следствий.

Капитал, накапливающий себя, соотносясь с собою; огромная машина долга, у которой в пределе не оказывается никакой высшей инстанции, кроме неё самой как вечной нехватки; жизнь, порождающая саму себя и стыдливо себе обязанная (и рождающая свою смерть вместе с собой / «на что ты будешь жить?»); неспособность расплатиться по долгам окончательно, отрицание задолженности, её притом хранящее, – всё это составляет обыкновенную модель диалектики.

Диалектика в таком понимании становится вместилищем фальшивого времени, экономикой тотального присутствия, противостоять которой может лишь задержка, заминка, путём тех же аналогий приводящая нас к идее – у Беньямина эта идея похожа на бурю, смерч, «противоестественный» очистительный ветер – прощения.

Но диалектику, именно диалектику можно представить как систему несовпадения и задержки, в основание её положить прощение долгов и ненависть к формальным структурам эквивалентности, а время её и всё её существо помыслить как отсрочку конца, ибо в конце силам негативности нечего отрицать.

Мы все внутри и вовне, и невозможно выяснить, кто у кого в неоплатном долгу. Но именно поэтому никакой другой инстанции нет – и новое пунктирное время, критическое, бесстыдно живое, отказывающееся подчиняться мифическому монстру капитализма, – может узнать себя в фигурах диалектической негативности.

Иван Болдырев